Саша выходила к заливу всякий раз, когда хотела научиться любить. Садилась на песчаный берег, вглядывалась в волны, улыбалась чайкам. Море обнимало её бережно-бережно, рассказывало про бури и маяки, про девочку, в косички которой вплетены солнечные лучи, про запах свежемолотого кофе. Она слушала - пристально, внимательно - наконец решалась задать вопрос... Море вдруг затихало, раздавалась звонкая тишина и - девушка пожимала плечами.

В нашем городе Саша поселилась недавно. Её никто не спрашивал о том, откуда она взялась, гле жила раньше, каким ей помнится её детство. Просто однажды она очутилась на пороге местного приюта для странников - в чёрной юбке в пол, в простой блузе, в лёгком платочке с сиренью - ей тут же выделили койку, тумбочку, настольную лампу, записали (строго по её желанию!) в местный колледж, и закрутилась-завертелась в сущности обычная жизнь.
Говорила Саша редко, но предельно искренне и надрывно, всё больше с местным доктором Васей, а впрочем... было ли для неё так уж принципиально важно, с кем конкретно беседовать, оставалось загадкой.

- Вася, как это - любить человека? - спросила она его однажды, когда они сидели на койке в доме странников, освещаемые лишь настольной лампой. В окно стучались сумерки, барабанил дождь. Вася принялся теребить свой растрёпанный иссиня-чёрный локон, ответил осторожно, печально:
- Говорят, любить - это отдавать тому, кого ты любишь, самое сокровенное. Говорят, любить - это непременно радовать объект своей любви, думать о нём непрестанно, забывая о себе самом. Говорят, любить - это быть готовым умереть за другого в любой ситуации. Много чего умного говорят, Саша. Иногда посмотришь на таких ораторов, и оторопь берёт: как за ними угнаться?
- То есть ты не согласен с ними, Вася? - уточнила Саша с нескрываемым любопытством. - Они ведь, вроде, красиво говорят.
- Они... про себя говорят. Их любовь крепкая, настоящая, но в ней нет места для другого. Другой тут для отвода глаз и чтобы можно было в него верить... - вздохнул Вася.
- Странные вещи вы говорите, доктор, - бросила Саша, болезненно поморщившись. - Только подумайте: разве это не великое самоотвержение - пожертвовать всем ради одного?
- Великое самоотвержение, девочка, - суметь не пожертвовать этим всем, когда жертва - это всё, что тебе остаётся. Не отдать сокровенное, не порадовать, не умереть вместо того, кого любишь. Разве же жертвующий - это ты, Саша, а не записанная в книгах программа? Разве это больше для другого, чем для себя?.. Разве любовь - это оставить его рыдать над твоим трупом, вместо прослыть предателем за то, что "не уберёг, спасая собственную шкуру"?
- Хм... - хмыкнула девушка растерянно. - Ну а что же тогда, Вася?
- Что же?.. Любить - это быть счастливым до кончиков пальцев, насквозь. И из этого самого огромного счастья, которое ты удерживаешь внутри, несмотря ни на какие войны и грозы, помнить о нём. О лучшем в нём, если хочешь. О том лучшем, что остаётся неизменным на века и что порой так непросто бывает заметить.
- Вася-Вася. Можно ли раз и навсегда увидеть? - вздохнула странница.
- Саша-Саша. Можно лишь делать всё от тебя зависящее, чтобы твой взгляд становился яснее. И из этого ясного взгляда...
- Я поняла. Прости. Пойду прогуляюсь, - выдавила Саша через силу и выбежала на улицу.

Всю ночь девушка просидела у залива. Она то плакала, то хохотала, то долго-долго смотрела в одну точку.
Наутро же в городе её не узнали. Она улыбалась, охотно разговаривала с жаждущими излить душу, задорно качалась на качелях. С каждым днём радости в ней становилось всё больше, и те, кто поначалу сомневались (мало ли, может, она прячет за всем этим весельем тоску), уверились в том, что чувство в ней искреннее и живое. И даже безвозмездно передаётся окружающим!

Догадывался ли кто, что за три месяца до того, как Саша пришла на порог дома странников, у неё погиб возлюбленный: подорвался на мине на очередной бессмысленной войне. Саша... не отчаивалась и не пряталась за услужливыми жизнеутверждающими фантазиями. Всю свою жизнь она старалась научиться любить - чтобы яснее видеть его.
Всю свою жизнь она радовалась за тех, кто утверждал, что любить умеет. "Это ж какие они молодцы, надо же!.." - искренне умилялась она всякий раз.
Её называли праведницей, святой. Ей радостно улыбались при случайных встречах и спешили рассказать последние новости. А Саша... в полгода раз ходила к заливу, опускалась на колени и начинала петь колыбельную. В ней она благодарила за то, что ещё жива, за то, что может пытаться учиться любви, тихо молилась.
... Залив слушал её бережно, мягко и очень старался не заплакать.

@темы: картинки у меня в голове

---

Про шута и не только. Часть вторая.

@темы: картинки у меня в голове

---

Пусть пока так.
Если получится отредактировать хорошо, я повешу другой вариант.
А пока - так!

Про шута и не только. Часть первая.

@темы: картинки у меня в голове

---

Погляди.
Выпускаешь журавлика из бумаги -
Вылетает красавица-птица.
Строгий взгляд, томный перьев окрас,
Светлый лик, стать, улыбки на лицах
Всех, кто ясно прозрел красоту её девственных сил.
Юный Волька однажды спросил
Пожилого отца:
- Что-то станется с птицей тою,
Едва тучи полёт её скроют?
Что несёт ей грядущий день?
- То неведомо, Волька, и ей, -
Отвечал тот как будто с тоскою. -
Может, трижды рискнёт головою,
Окунувшись в грома раскат.
Может, ястреб скажет: "Я брат твой!" -
И на какие-то месяца два
Визг полёвок станет едва
Не привычнейшим звуком.
Ну, а, может, будет лететь
На другой конец света и тихо петь
Про чудные земные дали.
И какой-то скромный поэт
Посвятить ей решит сонет
Из орнаментов слов и глубокой печали.
Что с ней станется, Волька, пожалуй, не так уж и важно:
Всё случится, лишь только всему прибежит черёд.
Ты же помни, мальчик, этот её полёт.
И в минуты глубоких сомнений, тревог, печалей,
Когда, кажется, крылья потеряны, сущность едва жива,
И уж тенью бредёт сквозь нешуточные метели
Одинокая девочка,
Мыслью вернись сюда.
Не поддайся правдивости сплетен, грязи, обману,
Отложи в синий ящик льстивые миражи.
Видишь птицу?
Как раньше - без ран, без изъяну?
Крепко образ тот, милый, внутри держи.
Может, девочке той ни на йоту не станет легче.
Может, в сердце своём будет биться, рыдать, кричать...
Просто помни ту птицу, мой мальчик.
И знай, недалече
То мгновенье, когда вновь - тихо-робко -
Начнёт летать.
Не в кошмарах одних - наяву.

@темы: картинки у меня в голове, рифмой из-под рёбер

---

Представляешь, когда замирает ветер,
Когда месяц вовсю начинает цвести,
На какой-то далёкой, пустынной планете
Старый лодочник невод берётся плести.
Собрав вместе травинки и конский волос,
Тихо пальцы размяв, передёрнув плечом,
Зачинает свой труд; его мягкий голос
По созвучьям скользит предвесенним грачом.
Его слышат деревья, сайгаки, дети,
Он волшебным сияньем разлит на пути
Запоздалого странника; и на всём белом свете
Гармоничней, честнее его не найти.
... Пробираясь сквозь тернии и невзгоды,
Затерявшись в пустыне ль, в лесу ль, в горах,
Помни, друг: коли ищешь в духе свободы,
Огонёк тот однажды узришь на устах.

@темы: картинки у меня в голове, рифмой из-под рёбер

---

- У тебя получается говорить? - дёргала за рукав дедушку Эна малышка Эль. Вся голова у неё была в хвостиках, на плече сидела жар-птица, а жёлтое платьишко задорно развевалось на ветру.
Дедушка в огромных квадратных очках, в клетчатом серо-коричневом пиджаке и с тростью глядел на неё вопросительно и ничего не отвечал. А что было ответить?..
Вот уже который год он записывался на курсы по развитию речи, но после первого занятия непременно их бросал: не нравилось, а главное, было непонятно, зачем.
Для чего вся эта разноцветная толпа - из знакомых и незнакомых, близких и далёких - собралась здесь, на берегу моря, наблюдает за пляской дельфинов, пытается воспроизвести звуки, которые они издают...
О том, что когда-то далёкие предки жителей страны Невелунгия умели общаться не только с помощью мыслей, ходили легенды. Эти легенды рассказывали местным ребятишкам в школах, друзьям и родным при свете костра и звёзд, про них сочиняли песни, писали сказки...
Местный философ Скарил любил вещать на публичных собраниях: "Коль скоро устройство наше таково, что мы можем извлекать звуки, нам стоит этим пользоваться!"
Всякий раз в этом месте речи мыслителя дедушка Эн томно вздыхал и засыпал: а что толку спорить? Что толку вставлять очевидное про: "Если когда-то наши предки разучились говорить при помощи рта, было ли это простой случайностью?" Да и даже не это его волновало.
- Погляди, Эль, - пытался он втолковать уже взрослой внучке, лауреатке всеневелунгской олимпиады по речи, умеющей свободно изъясняться на языке звуков, - как они бегают, счастливые оттого только, что научились произносить "О!" Даже хороводы водят. Глядишь, скоро государственный праздник учредят! И врачи оживились: связки вовсю изучают. Но стали ли они от этого лучше понимать друг друга? Или хотя бы себя?..
- Дедушка, ну ты мудрец у меня! - заливалась смехом Эль. - А главного всё-таки не углядел. Это они сейчас так носятся, ведь всё для них тут новое и неизвестное. А потом, конечно, успокоятся, примутся изучать речь глубже и станут яснее видеть друг друга.
- Ох, внученька, - вздыхал Эн тяжко, - когда бы ты была права. А то я сколько живу, столько и наблюдаю: купят ребёнку новую игрушку, он поиграет в неё месяц-два, а там и забросит, словно и не было её у него никогда. Редко какой малыш полюбит подарок настолько, что не забудет про него и зрелым юношей.
- Ну дедушка! - укоризненно звенела внучка. - Язык-то тут причём? Человеку не нужно его любить, чтобы...
- Чтобы любить на нём говорить? А мне кажется, только любя, и можно не забыть себя.
- Риторика! - улыбалась Эль и начинала кружиться: сегодня её подопечные научились произносить вместе Н и У (или: Л и А, П и Р, Э и М)! Это же почти откровение. Это как впервые попробовать карамельного петушка!..

... Когда спустя лет 30 или 40 все взрослые жители Невелунгии уже умели говорить словами и почти все разучились общаться мыслями, мало кто вспоминал про старика Эн.
Речь стала чем-то естественным, неотъемлемым, читавшие же мысли считались чуть не государственными преступниками. Ну в самом деле: не шпионаж ли это, когда, беседуя с коллегой, ты его хвалишь (потому что как не хвалить?), а он знает, что вообще-то, вотпрямщаз, презираешь?
Только, наверное, Эль, перебегая с одной стороны улицы на другую, бывало, изумлялась про себя: "Как же он всё так провидел? Почему практически все обучавшиеся речи затормозили у самой поверхности, ошибочно полагая её глубиной? И просто один навык заменили на другой, пожалуй, даже урезав собственное понимание? Удивительно!"
Притормажмвала на мгновение, взмахивала толстыми седыми косами и улетала мыслить с теми, кто умел это делать не только наедине с собой.

@темы: картинки у меня в голове

---

... Ну вот и вот) Я, конечно, сведу это всё в единый текст и постараюсь переписать отредактировать. Пока же пусть повисит в законченном варианте.

Шут

а1

а2

а3

а4

а5

а6

а7

Король

б1

б2

б3

б4

б5

б6

б7

б8

Солнце

в1

в2

в3

в4

Подосиновик

г1

г2

г3

г4

Хронология: а1 -> а2 -> а3 -> б1 -> б2 -> б3 -> б4 -> в1 (г1) -> в2 (г2) -> б5 -> а4 -> г3 (б6) -> а5 (в3) -> б7 (а6) -> а7 (б8; в4; г4) -> этот фрагмент.

- Гкхм, Иверкий, что ты тут делаешь? - подчёркнуто хладнокровно поинтересовался Люрмон, стараясь заполнить затянувшуюся паузу.
Ася - словно нарочно! - увлечённо смотрела под ноги, неизвестная маленькая девочка что-то объясняла странному существу, очертаниями и сиянием походившим на огромный золотой шар с лицом, ручками и ножками. Йонка и вовсе куда-то испарился, нелишним было бы, кстати, узнать, куда. Но дело, конечно же, было не в этом.
- Ваше высокоблагородие, полагаю, этот вопрос недостоин Вашей истинной сути.
- Прости, что? - возмутился король. - Или поясни свою глубокомысленную сентенцию, или...
- К чему и продолжать, Ваше преосвященство, - очень-очень серьёзно начал шут. В его глазах, однако, сияли озорные смешинки. - Я, разумеется, без труда разверну вам свою мысль, которую вы, конечно, поняли с первого слова, но великодушно позволяете мне блеснуть остроумием. Так вот я имел в виду тот всякому зримый факт, что гласит: придворный шут на то и придворный, чтобы жить при дворе. Когда же этот двор вдруг исчезает, дело шута - как можно скорее его найти, чтобы и впредь жить при нём.
- Но насколько я помню, - вздохнул Люрмон, - придворный шут, гласно величающий себя этим именем, первым его и покинул. А значит, всё вышесказанное несёт в себе довольно мало смысла. Если только не верно обратное.
- Я не вполне понимаю, - в свою очередь нахмурился Иверкий, - к чему изволит клонить король. Цепляться к словам подданных не входит в его прямые обязанности и...
- Ой, да миритесь уже! - всплеснула руками малышка и пристально посмотрела на обоих.
- Да ну тебя, - одновременно буркнули друзья и уставились в противоположные стороны.
- Нет, ну, нравится играть в трагедию - играйте, - жёстко отрезала девочка. - Только помогите нам прежде найти подосиновика. Его партия посложнее вашей: он обижен и вместе с тем растерян. И не придумал ничего лучше, как убежать. Те же из вас, кто хоть чуть-чуть в курсе устройства данного пространства...
- И что, даже неизвестно, в какую сторону он ушёл? - озабоченно спросил Иверкий.
- Может, он всё ещё тут, просто мы разучились его видеть? - вставил Люрмон.
- Ооо, началось... - вздохнула малышка. - Один другого остроумнее. Я же, вроде, ясно выразилась: пойдёмте вместе искать! То есть вы можете продолжать препираться, просто идите_за_нами. Иначе мы зависнем тут как в желе и уже не сможем выбраться. Капитан, заводи машину!
И они долго носились по грибу, отдавая подчас прямо противоположные команды, смеясь, ругаясь, слушая тишину...

Йонку они нашли у выхода. Он едва заметно дрожал, но выглядел гордым и даже довольным.
- А я разобрался и сумел выбраться! - хвалился гриб, пока его усаживали в машину.
- Ишь! - тихо пробормотало Солнце. - Чай-то будешь небось? Или героям не полагается?
- Я не герой, я просто теперь знаю...
- Ну и умничка, - отрезала малышка. - То есть солнышко остаётся тут, а остальных мы развозим по домам? Я всё правильно понимаю?
- Погодите. Что значит "солнышко остаётся"? - смутился подосиновик.
- Ну а тебе какое из слов непонятно? Остаётся всё тут освещать. Это сложное подпространство, оно много веков не желало ни просыпаться, ни двигаться - костенело себе. И мы надеемся, что...
- Что Солнце не даст ему погаснуть? Вздор! - возмутился Йонка.
- Ооо, ещё одни, - вздохнула малышка и вдруг рассмеялась. И смех её оказался таким ярким и живым, что его подхватили все. И радостно простились и с Солнцем и Йонкой, оставшимися в пятом подпространстве, и друг с другом.

Рассказывают, будто в каком-то маленьком царстве до сих пор живут шут и король, внешне самые что ни на есть типичные, но словно бы постоянно ведущие неслышный никому диалог, по невидимым мирам путешествует межгалактический корабль с двумя дружными девочками на борту, а в небе сияет новая прекрасная звезда. Кажется иногда, что её сияние уж больно напряжённое и неравномерное, но она всё-таки никогда не гаснет и горит, горит, горит.

@темы: картинки у меня в голове

---

Где-то на Невском я сегодня видела Соню. А может, и не Соню вовсе.
Только, если нет, как тогда объяснить, что ещё полвечера у меня перед глазами мелькал её образ и чуть не диктовал этот текст?) *Т.е. объяснить-то можно, конечно))*
Не пишу я такие сюрные вещи! А вот Соня))
*Соня из тех людей, которые ничего не боятся и всё могут. И пусть я не знаю, а был ли мальчик (с этими штуками никогда ничего достоверно не знаешь), но текст странный. И вы теперь в курсе, почему)*

- Гауф, спаси-и-ибо! - звонкое сопрано разлеталось по лугам, печным трубам, тоскующим ивам, улыбкам мальчишек и девчонок. Маленький белый мышонок вздрогнул, когда его уши ухватили сияющий всеми оттенками радости звук, и чуть заметно улыбнулся. Его дядю звали Гауф, и мальчика из деревушки, в которой он жил, тоже, и, наверное, если хорошенько подумать, можно было бы вспомнить ещё пару-тройку существ с таким же именем. Мышонок всеми силами своей души радовался за них, совершенно позабыв (а скорее, попросту не принимая во внимания этот факт), что и его самого когда-то так окрестили.

Мышонок жил в крошечной норке во дворе дома №4 по Зелёной улице. Кроме него там ютились: суетливая мама в сиреневом фартуке с ромашками, две старшие сестрёнки-модницы, с белыми кружевными зонтиками и в элегантных зелёных панамках и, собственно, тот самый дядюшка - в сдвинутой на лоб шляпе и с трубкой. Своего папу мышонок почти не помнил: когда он был ещё совсем маленьким, того задрал местный рыжий от по кличке Болт. После той истории семья Гауфа, считавшаяся единственным представителем мышиной интеллигенции в округе, составила письменное соглашение, адресованное нынешним и будущим домашним котам дома №4, в соответствии с которым тем позволялось нападать на прочих серых, а на это семейство ни-ни. Подтверждением данной сделки служила миска молока, которую Реверсоны (родовая фапмилия семейства Гауфа) обязывались поставлять в кошачье поместье каждый месяц.
Гауф не очень вникал в юридическую часть соглашения, но отвечал за это самое молоко ушами, за которые мама-мышь драла его при случае и без. Поэтому теперь возвращаться в свой тёмный, однако довольно уютный угол мышонку совсем не хотелось: не без труда добыв на господской кухне месячную норму, Гауф тут же её и подарил - добродушному пареньку с огромными голодными глазами. Тот ни о чём не просил, просто стоял, оперевшись о старую яблоню, и как будто из самых последних сил.
По-человечьи Гауф изъясняться не умел, так что просто потёрся мокрым носом о босую ногу юноши. Парень вздрогнул, чуть наклонился и улыбнулся широко-широко. Затем протянул дрожащую миску к пакетику с молоком, к себе и словно спросил: "Это всё мне, да?.."
Мышонок часто закивал и задёргал хвостом в знак согласия.
Тогда паренёк взял пакет, выпил молоко - он пил медленно, короткими судорожными глотками, - облизнул потрескавшиеся губы и одними глазами сказал: "Спасибо".
В ответ Гауф - сам от себя того не ожидая - лукаво подмигнул человеку и побежал, смеясь, по своим мышиным делам. Молока, конечно, у него больше не было, зато кому-то стало легче. у, вроде, стало.

Домой, тем не менее, как-то не бежалось. Чем ближе становилась нора, тем неохотнее передвигались лапки Гауфа, так что под конец он уже чуть не полз.
- Гауфёнок, постой! - прокричала сидевшая на разлапистой груше красавица-сорока. За чёлку у неё было заткнуто роскошное лебединое перо (сказывали, будто жених-ворон ей его подарил), в хвост аккуратно вплетены три (неведомо от кого и как ей доставшиеся!) павлиньих.
- Гляжу я, не больно ты спешишь сегодня. Может, поможешь мне?
Мышонок невольно замер в восхищении и прошептал тихо-тихо:
- Может, и помогу, Дуэнья.
- Ну и отличненько! - воскликнула птица. И, сняв с крыла сияющее жемчужное кольцо, добавила:
- Это кольцо нужно передать старому филину. Он живёт в лесу на 5-й ели, считая от входа. Я бы и сама передала, но мы с ним повздорили немного, так что...
- Так что теперь ты боишься в глаза ему посмотреть, - очень серьёзно закончил мышонок. - Я всё понимаю, сорока. Пойми и ты меня: кольцо твоё я передавать не буду. Не потому что боюсь гнева филина или спешу. Но потому что не хочу потворствовать твоему страху. Разбирайся сама и... летай легко! - улыбнулся мышонок на прощанье и побежал дальше.
Ещё долго на старой груше не стихали ругательства. Они догоняли Гауфа, притворяясь маленькими, но грозными тучками, а тот от них не отмахивался, но улыбался им застенчиво и обнимал. И, согретые этой его лаской, тучки убегали обратно к сороке в образе пушистых кучевых облаков, переливавшихся на солнце всеми цветами радуги.
- Ну вот и хорошо, - думал про себя Гауф. - Сорока теперь, конечно, в страшной обиде на меня, так что долго мне ещё не увидеть её роскошных перьев, зато... Она, конечно, меньше бояться будет! И, глядишь, с филином на днях помирится...
И, радостно крутя хвостиком из стороны в сторону, мышонок сам и не заметил, как почти побежал в свою норку.

Но день определённо не планировал быть обычным, так что Гауфа снова окликнули. На этот раз голос был едва слышный, скрипучий и доносился откуда-то с земли.
- Хмм, интересно! - заключил Гауф, пригнулся и заметил крошечную зелёную гусеницу, которой всё никак не удавалось перейти дорогу. Дело в том, что страна, в которой жил мышонок, состояла из многих этажей. На своём этаже любое существо, окружённое себе подобными, сталкивалось с препятствиями, которое могло преодолеть. Собственно, на нём оно и проводило большую часть времени. На этажах, расположенных ниже, всё для этого существа было легко. Вот замер, например, дождевой червь перед огромным озером в раздумчивости: вроде, и на тот берег надо, а вроде, и глубоко очень. А мышонок это же озеро перешагнёт легко.
На этажах, расположенных выше, это существо, вроде как, мало что могло: летит на мышонка небоскрёб с копытами по имени лошадь - и что ему делать? Она даже его не услышит...
Эта гусеница, конечно, жила ниже. Как понял Гауф из её спешного бормотания, ей нужно было перейти на другую сторону улицы, в светофор - никогда прежде не ломавшийся! - отказывался загораться. И вот она стояла в нерешительности и чуть не плакала от собственной беспомощности, а тут мышонок объявился. И, может быть, он будет так галантен, что поможет престарелой фрау?
Гауф улыбался - светло, по-доброму - и прошептал, дабы не оглушить бедняжку:
- Прошу меня извинить, но помочь вам я никак не могу. Ну, сами посудите: придёт вам пора возвращаться, и к кому вы будете взывать тогда? Это сейчас я вас услышал, а вдруг мимо будет пролетать воробей? Что тогда?
- Не расстраивайтесь, почтеннейшая, - мягко добавил Гауф, заметив слёзы фрау-гусеницы. - Вы, конечно, сами справитесь. Просто попробуйте что-то предпринять; решитесь попробовать. И увидите, что всё не так страшно,к ак вам сейчас представляется!
До свидания! И удачи! - уже громче добавил мышонок и чуть не помчался в нору, так он был рад тому, что гусенице досталось сложное испытание и так он не сомневался в ней.

"То есть понятно, что она долго будет плакать и, наверное, тоже на меня обидится, зато потом непременно решится!" - восклицал Гауф и, окрылённый, врезался в огромную волосатую лапу кота Юты. Юта только недавно задремал, обогреваемый алсковым весенним солнышком, и был не сильно рад тому, что его разбудили, да ещё и так непочтительно.
- Хмм, что тут у нас? - бормотал кот, сгребая Гауфа в обманчиво мягкую пригоршню и поднося её к подслеповатым бледно-изумрудным глазам.
- Оо, мышь-интеллигент! - облизнулся он тотчас же. - А если я сейчас нарушу договор и скушаю тебя с потрохами? В какое ведомство жаловаться будешь?
Гауф - в первые секунды три белый от страха - однако взял себя в лапы, выдохнул, улыбнулся и ответил спокойно и радостно:
- Здравствуй, Юта! Прошу прощения за то, что потревожил твой покой. Ты задал вопрос. Отвечу на него так: знаешь, я не люблю все эти ведомства. Мне кажется, их придумали специально для того, чтобы морочить нам головы. Мол, жизнь сложная, берегитесь её. Я с этим не согласен. Так что, если ты голоден, ешь меня безо всяких этих предисловий!
Юта призадумался:
- Гауф ведь тебя зовут, правда?
Мышонок кивнул: ага, мол.
- Я ведь и правда могу взять и съесть.
Снова - твёрдый кивок.
- Ты что, совсем этого не боишься?
Гауф перекатился на правый бок, взглянул на Юту исподлобья и тихо сказал:
- Боюсь. Но не хочу бояться.
Кот озадачился:
- Это, прости, как?
- А это так, что бояться - прескучное занятие. Если мне сейчас бояться, то только жалобно пищать тебе в ответ, судорожно соображая (а ведь не соображается!): "Как бы это мне убежать? Но ведь бывают же чудеса на свете! Ой! А с семьёй-то я не успею попрощаться!" - и всё в таком духе. Разве же это Гауф? Это трусливая серая мышь, которая и имени-то недостойна иметь, если по-честному.
- А ты смелый что ли? - хищно промурлыкал кот, ссаживая мышонка на землю и зажимая его в кольцо из собственного хвоста.
Мышонок посмотрел на Юту внимательно и вдруг ответил:
- Я не знаю, смелый ли я. Но я знаю, что не люблю страх как таковой. Если я замечаю его в ком-то, я стараюсь не идти у страха на поводу, чем бы это для меня ни обернулось. Что же, выходит: призывать других не бояться, а самому дрожать до кончиков лапок? Нет, Юта, на это я не соглашусь.
- Бррр, - замотал головой кот. - Озадачил ты меня, однако. Даже сон последний прогнал. Не знаю, что делать с тобой теперь.
Юта зыркнул на Гауфа грозно и выжидающе. Тот, однако, ничего не ответил и спокойно посмотрел прямо в огромные кошачьи глаза.
Юта поморщился:
- Ладно, иди своей дорогой, чудак. Ежели не испугаешься, приходи часа через 2 к крыльцу, потолкуем. А сейчас я спать.
С этими словами Юта закрыл глаза и вновь сладко задремал, а Гауф ещё минуты две стоял солдатиком, выравнивал дыхание и успокаивал сам себя: "Всё хорошо. Видишь, всё хорошо".
- Ладно. Значит, так тому и быть, - пробормотал мышонок и побежал прямиком в нору, до которой оставалось совсем ничего.
Войдя, он не пригнулся, как это обыкновенно бывало, и спокойно прошёл в свой уголок. Мамка так и подскочила от негодования: "Послал же мышь мышонка! Наглого и без молока!!" А "наглый и без молока" прилёг на кучку соломы и задремал, словно не видя и не слыша ничего вокруг.

Через два часа так же, будто бы из-под пелены, Гауф встал, протёр глаза, бросил яро возмущавшейся матери, что наверное, к вечеру вернётся, улыбнулся всем на прощанье и решительно побежал к крыльцу. Юта уже был там, однако не один: приторно-слащаво мурча, он подставлял то одно, то другое своё ухо хозяину, на коленях у которого примостился, и между делом бормотал:
- Уходи. Видишь, планы поменялись.
Гауф, силясь понять, зачем такой серьёзный кот делает то, чего делать не желает, однако, словно прирос к месту, как вдруг услышал мягкий голос у себя в голове:
- Гауф, ты сегодня помог волшебнику, моему хорошему другу. Благодарю тебя за это.
Человек не произносил ни слова, он просто гладил кота, но мышонок был уверен, что это именно его мысли. Плохо понимая, о какой такой благодарности идёт речь, Гауф поклонился.
- И живёшь ты словно праведник.
Тут мышонок уже не сдержался и весело рассмеялся: придумают же эти люди!
Юта напрягся и грозно цыкнул на него - но Гауф не унимался.
Человек подождал минуту-две и продолжил:
- Это ты сейчас не понимаешь. А потом и вовсе забудешь. Ничего не бойся сейчас.
После этих слов человека в безмятежно спавший дворик проник вихрь, поднял Гауфа выше травы, домика, деревьев, облаков, закружил...

... Маленький Ганс проснулся на рассвете, улыбнулся новому дню и побежал скорее чистить зубы: на кухне мама готовила что-то очень вкусное, и сильно-сильно хотелось поскорее это попробовать. За этим занятием он позабыл о своём очень странном сне, в котором был, кажется, мышью, и снова не спросил маму Марту о том, откуда берутся дети вообще и он, Ганс, в частности.
Мама Марта тихо улыбалась его забывчивости и, протягивая сыну кусок лимонно-апельсинового пирога, вспоминала, как нашла его - на вид трёхлетнего - в поле, принесла домой и решила жить долго и счастливо, что бы ни было. Ну в самом деле, разве так уж важно, какой аист ей его принёс?..

@темы: картинки у меня в голове

---

Стоял февраль, или март, или даже апрель. Снега давно не было, но морозное дыхание притаилось где-то за старой оглоблей и выдавало себя то трепетанием берёз, то дрожью крошечного ручья, то стеклянной песней соловьёв. Представлялось, что ещё пара мгновений - и холод во всей своей мощи и красоте вырвется из раскалённой клетки, в которой он по недоразумению оказался заперт, и начнёт кружиться, усыплять всё живое, пугать одиноких путников...
Но пока по деревне лишь разгуливал ветер, и как будто уже местный странник Биар брёл по центральной улице, что-то непрерывно насвистывая.

- Биаррище, а Биаррище, - надрывно прокричала схоронившаяся за высоким дощатым забором ворона. - Как, говоришь, жизнь у тебя?
- Как у закипающего молока. Пока закипаешь - всё спорится, придёт время с огня снимать - сбежать бы поскорее куда.
- Ооо, - расхохоталась птица, - Биар-философ нынче во всей красе себя кажет. Обидел кто никак? Острее на язык прослыл?
Биар усмехнулся, впрочем, довольно хмуро:
- Да уж вострее тебя на много миль никого нет.
- Благодарю, родимый, за комплимент, - шаркнула ножкой ворона и отвесила земной поклон, - отрадно слышать. Так заглянешь на чаёк что ли?
- Коли предложишь пирожок, да не простой, а с заморскими ягодами... - протянул Биар мечтательно.
- Заморских, увы, не водится, а клюквы столько, что хоть ребятню ею обстреливай. Подгребай, в общем, чего выпендриваешься?
И ворона скрылась - в кустах ли красной смородины, за разлапистой ли елью, просто ли растворилась в воздухе.
Биар вздохнул, почесал затылок, добрёл до ближайшей осины, с проворством белки забрался на увесистый сук, потёр ладонью о ладонь, закрыл глаза - и очутился в довольно просторной комнатке, стены которой блестели от смолы, а пол был устлан свежими опилками.

- Эх, Биарище, грузен ты стал, дружочек, - протянула ворона, взглядом указывая на кружку с дымящимся чаем. У самой поверхности плавала облезлая малинища, смешно хлюпая в одиночестве.
Биар сел на сук-табурет и, пристально глядя на ворону и уже себя не сдерживая, поинтересовался:
- Серая, а тебе никогда не хотелось изменить что-то в жизни людей?
Ворона хмыкнула, как будто с лёгкой грустью:
- Да ну. Что ты имеешь в виду, друг?
- Ты ведь давно тут живёшь, ты мудрая, столько всего можешь. Одно твоё гнездо чего стоит! - с искренним восхищением воскликнул странник.
Ворона поглядела на него пристально:
- И?
- Ну что и? Ты бы могла бы заговорить с ними, привести сюда, и они бы...
- И они бы остались у разбитого корыта. Даже самые одарённые из них. А мне бы пришлось строить себе новый дом, так как этот они бы приспособили под свои нужды.
Пойми, Биар, я ничего не имею против людей. В конце концов, ты и сам из их рода и свободно заходишь в гости. Но моя ли вина в том, что они ничего не видят? Даже того, что я разговариваю по-человечьи? - вздохнула птица.
- Но так бы у них появился шанс!.. - с горькой надеждой в голосе возразил странник.
- Шанс у них и так всегда есть, - отрезала вдруг ворона. - И тебе ли этого не знать.
В общем так, Биарище, хватит умничать. Если хочешь поглядеть в мой телескоп, так и скажи - я позволю тебе остаться до вечера. Для жалоб и предложений у меня заведена отдельная книга. Есть что сказать - хоть весь день пиши, мне не жалко. Но пытаться страдать со мной об этом я настоятельно не советую, по крайней мере, здесь и сейчас. Ну?
На секунду на лице Биара проскользнула жалобная улыбка, но он одёрнулся, сбросил её решительно, рассмеялся насквозь, и они с вороной остались беседовать о стороннем, весело попивая чай и азартно ожидая полуночи.

А в деревушке женщины прятали детей от ветра под широкими подолами, потихоньку утирая слёзы.
Мужчины прикрикивали на них для порядку, но в общем, не очень и спорили: самим жутковато становилось от истошного воя и танцев пьяных вихрей.
В дупле же старой осины - а может, и прямо за вороньей печкой, - оберегаемый несколькими чуткими нянюшками, в тишине, спокойствии и радости занимался новый день.

@темы: картинки у меня в голове

---

Знаешь, когда корабль становится старым и никому не нужным,
Его ссылают на юг -
Наугад, наудачу, туда, где ни айсбергов, ни вьюг,
Но где и не ждут. Ни здоровых, ни дюже недужных.
Он приплывает - если, конечно, в силах доплыть,
На затерянный остров.
И можно стенать, яриться, смеяться, выть -
Мартышки растащат, что смогут, останется только остов.
И этот клочок в океане - без имени, без звезды,
С зарубками капитана на главной мачте -
Во снах будет видеть, как выбирается из воды...
А днём... понимаешь, должно быть, такие не плачут.
Что дальше?.. Финал этой сказки как-то предельно суров,
А мне не хотелось тревожить твоё состраданье.
Но если решишь вдруг вырваться из оков,
Если перечеркнёшь твёрдой волей графу "ожиданье",
Взгляни в небо ночью. Часа этак где-нибудь в два.
Заметишь, как в лабиринте из запределий
Плывёт меж созвездий различимый едва
Фрегат "Альбинос". Он как все. Правда, в верность верил
И нашёл своего капитана несмотря ни на что.

@темы: рифмой из-под рёбер, картинки у меня в голове

---

На давно заброшенной сцене,
Не таясь от обид и забот,
В красной шляпе, в потёртой шинели
Старый фокусник сказки плетёт.
"Не смотри на ладони, разгадка
Его трюков отнюдь не в них".
Мальчик Паша зевает сладко:
Он не ищет решений таких.
Трижды шесть - восемнадцать. Так что же,
По-другому никак не бывать?..
Кто измерил прокрустово ложе,
Допускает, что дважды два - также пять.
Очень просто - постичь строенье
Земноводных, пираний, птиц.
Посложнее найти терпенье
В круговерти безумных лиц.
Чтоб за всем "очевидно, понятно,
Я пойму суть минут за семь"
Сохранить: "Погляди, необъятно
Содержанье избитых схем".
Старый фокусник пишет танец.
Мальчик Паша тихо поёт.
На Венере Летучий голландец
Начинает новый полёт.

@темы: рифмой из-под рёбер, картинки у меня в голове

---

Шут

а1

а2

а3

а4

а5

а6

Король

б1

б2

б3

б4

б5

б6

б7

Солнце

в1

в2

в3

Подосиновик

г1

г2

г3

Благодаря сообщению, полученному от Иверкия, капитану удалось обнаружить гриб. Он танцевал где-то в пятом подпространстве, закручивая звёздную пыль в цветные спиральки. Казалось, что вязкое вещество, обычно неподвижное и рассеянное, теперь пульсирует каждой своей клеткой, поёт о неведомых мирах, рисует волны. Заворожённый открывшимся зрелищем, капитан смущённо спросил у своих спутников: "А может, так всё и оставить?.."
Девочка прыснула со смеху.
- Ну да. И передать по громкой связи: "Дорогие друзья! Пятое подпространство признало вас семантически значимой единицей. Попребывайте-ка там ещё лет десять, посодействуйте ему в нелёгком деле осознания себя. В конце концов, время - штука относительная".
От этих слов рассмеялся и Иверкий. Он представил себе выражение лица Люрмона после сообщения про 10 лет. Подумаешь, подданные, подумаешь, близкие и друзья.
И добавил, задорно хохоча:
- Ага. А если начнут возмущаться, сымитировать помехи в эфире, сердечно извиниться и исчезнуть.

Когда все вволю насмеялись, девочка взглянула на капитана и спросила, хоть и не тая смешинку в глазах, но серьёзно:
- Не подходит. Ещё варианты?
Капитан подчёркнуто глубоко вздохнул и ответил:
- Ну, есть и традиционный способ. Переместить гриб на нашу широту, обвязав его тросами из мыслей.
- Гкхм... - малышка потянулась за кружкой чёрного чая с бергамотом и мятой и, отпив сосредоточенно, спросила:
- Ну а пятое подпространство? Как с ним поступить? Убедить, что всё происходившее было лишь сном? Или прямо сказать: "Становись-ка ты снова болотом, золотая рыбка!"
Капитан печально улыбнулся:
- Да, видимо, так. Или, может, у тебя есть иные варианты?
Девочка покачала головой:
- Пока нет, но...
- Но надеешься, что появятся? - Капитан поднял маленький золотой шар и принялся крутить его в руках. - Иногда просто стоит признать, что...
- Ппффр, - пробубнило Солнце, стряхивая с себя остатки недавнего сна. - Прошу прощения, я упустило начало вашей высокоинтеллектуальной беседы. Поясните, будьте уж так любезны, а моя роль какова во всём этом?
Беседовавшие обернулись к нему с выражениями застывшей раздумчивости на лицах. На несколько мгновений в пещере воцарилась глухая тишина. Чудилось, будто сейчас начнут свой ход несуществующие часы, мерно отмеряющие шаги невидимого стражника.
- Ну что же, тогда я за вас придумаю, - ясным голосом отчеканило Солнце. - Я останусь в пятом подпространстве и буду там светить. И тогда гриб не вздумает останавливаться!
Малышка шумно выдохнула и улыбнулась:
- И отговаривать тебя бесполезно, да?
Солнце резко повернулось на одной ножке, озорно соглашаясь.

***
Сегодня вновь танцевали чечётку. Люрмон бодро отбивал ритм. Его щёки пылали, но взгляд рассеивался. Казалось, будто он в лёгком трансе путешествует по иным пространствам.
Ася и подосиновик двигались в такт воображаемой музыке, сцепившись тонкими ручками. Иногда они заливались смехом, иногда принимались о чём-то сосредоточенно шептаться.
- Представляешь, если мы тут заперты навсегда? - дёрнул вдруг юную спутницу Йонка, всматриваясь в её глаза с напряжением и тревогой. Казалось, он вдруг осознал что-то, что беспокоило его давно.
- Дольше, чем на целую вечность? - улыбнулась девочка и чуть пригладила волосы. - Тогда наши имена войдут в школьные учебники, и внукам истинно будет, кем гордиться.
- Но Ася, - умоляюще сжал ладошки подосиновик. - Какие внуки, какие учебники, если на-всег-да? Никто и не узнает о нас...
Ася бросила на гриб загадочный взгляд и с таинственной уверенностью прошептала:
- Ты сюда как-то вошёл. Значит, все мы отсюда как-то выйдем. Нужно просто немного подождать.
С этими словами она громко топнула узкими каблучками и рассмеялась.
- Но, - элегантно подавая руку даме, возразил Йонка, - может, это и есть наша главная ошибка? Вдруг не сидеть нужно, а действовать?
- Милый, а ты чем сейчас занимаешься? - искренне изумилась девочка и подняла партнёра высоко над землёй. Он даже ухнул от неожиданности. - Мы танцуем, мы расспрашиваем тебя о твоём устройстве, дабы что-то понять про эту штуковину, мы, в конце концов, постоянно изучаем то, что нас окружает, - по мне, этого вполне достаточно.
- Но это же так просто... - вздохнул гриб с унылой обречённостью.
- Хм. А мне кажется, намного сложнее деятельно ждать, нежели бесполезно бегать с мечом наперевес, успокаивая себя тем, что это определённо кому-то нужно.
Голос Аси прозвенел розовым кружевным колокольчиком и затаился в одной из спиралек. С минуту Йонка заворожённо её изучал.
- Т.е. мы типа подвиг совершаем? - развернул он наконец.
- Т.е. мы типа живём, как умеем, родной. Давай-ка лучше плясать?
И танцоры закружились, представляя себя мощными морскими вихрями.
Лихо, элегантно, легко.

Внезапно что-то произошло. Бесформенное, самоуверенное что-то. Такое ясное в своей строгости, что троица невольно замерла на лету.
Послышался не то треск, не то мурчание, потом стало тихо-тихо.
Люрмон осторожно поднял голову и резко, с шумом выдохнул: прямо на него смотрели добрые глаза Иверкия, нагловатого придворного шута и дорогого друга.

@темы: картинки у меня в голове

---

Когда я впервые увидела Серебряное копытце, мне было 8 лет. В тот день ветер задувал в каждую узенькую щёлочку, тревожа многолетнюю пыль и белок; мелкий мокрый снег засыпал шею, щёки, глаза; сугробы за пару часов выросли настолько, что я - и всегда-то невысокая - смело могла нырять в них с головой.
Старики говорили: "В такую погоду выходить или по нужде, или за чудом". Скажут - а сами усмехнутся в густые седые бороды - понимай их как хочешь.
Но я по тем временам была девка хоть и глуповатая, а упрямая жуть. В пику всем колкостям и насмешкам в свой адрес собрала портфель, застегнулась-обмоталась крепко-накрепко и отправилась в школу за десять вёрст. Мои старшие братья и сёстры глядели на меня в окно словно на помешанную, кричали, что в такую погоду, пожалуй, и давно ничего не евший волк поленится по мою душеньку выползать, а я путаюсь в бурые рукавички, иду себе.
А там... понимаешь, дорогу в школу, хоть пролегала она через густой таёжный лес, я всегда преотлично чувствовала. Ну, как ледяное-горячее ощущаешь, так и тут. Но метель такая поднялась, порывы в спину, в бока, в лицо - как есть все чувства замело. Или мне, может, показалось так тогда, не знаю.
И вот задираю я голову - высоченные ели и справа, и слева, и позади. И снег всё такой виноватый, мягкий гладит ветви, тычется в шапку и рукавицы... Что делать? Бреду я давно, с час уже где-то, на горизонте ни школы, ни дома, а холодно ведь становится, морозно. Да и жутковато, что уж таить.
Но я решила оставаться смелой, не унывать и позвать птичку. С малых лет верила я, что, если трижды крикнуть по-совиному, трижды проговорить "Птичка-невеличка, явись ко мне" и очень-преочень попросить, прилетит маленькая помощница, взмахнёт крылом и самое заветное желание исполнит. До этого я никогда её не вызывала, а тут вот пришлось.
И вот стою я в снегу по колено, зову птичку раз, второй, третий - не отзывается. Зато окликает меня старик древний в старом-престаром пальто, шапке-ушанке и валенках.
Я маленькая тогда, Милка, была, отчаянная, потому не удивилась ему совсем, но стала расспрашивать, кто он да откуда в такой глуши.
- Зевашкой меня звать, - отвечал глухо, в заледенелый воротник. - Уж много лет живу тут в избушке. А тебя кто выпустил в такую метель, девонька?
- Да я в школу пошла, да, верно, заблудилась.
- Немудрено, внученька, немудрено. - Старик задумчиво потёр ладонью о ладонь. - В гости что ли заглянешь?
- Да как в гости, дедушка? У нас первой арифметика. Учительница ууу как ругаться будет, если опоздаю!
Дед усмехнулся:
- Да ты небось единственная до своей школы доберёшься! - сказал и взглянул мне в глаза, так тихо, по-доброму.
Но я ни в какую:
- И всё равно. Надо!
Зевашка пожал тогда плечами, пробормотал: "Пешком ты, пожалуй, и к третьему не поспеешь", - свистнул озорно, протяжно - откуда ни возьмись и прискакал Серебряное копытце. Я только ахнула изумлённо. А старик ничего. Шепнул что-то тому на ухо и лукаво подмигнул мне:
- Садись, Марьяна, скорей. А то арифметика тебя не дождётся.
Я и уселась поспешно. И даже не спросила старика, откуда имя моё ему ведомо.
Доскакали мы быстро. Я только успевала головой по сторонам крутить да радоваться тому, каким разноцветным и сияющим становится всё на нашем пути.
В школу же пришли только я да одна учительница старших классов. Мы сидели с ней вместе в кабинете, отогревались чаем да болтали о чём-то.
Потом она задала мне рассказать какую-нибудь сказку, ну я и поведала ей свою историю. Я не скрывала, что она случилась со мной (ну т.е. как бы про себя её рассказывала), но учительница, кажется, не поверила и долго восхищалась, хвалила меня, восклицала: мол, самая настоящая сказка получилась и, мол, фантазия у меня преотлично развита. А я краснела и втихоря улыбалась деду: ну не будешь же убеждать человека в том, что сказка твоя и не сказка вовсе. Тем паче учительницу.
К вечеру метель поутихла, и я без приключений добралась до дому. Было очень весело сдувать снег с еловых лап, делать снежки и кидаться ими в себя и в дятлов, а потом и вовсе снежного оленя вылепить. Когда я лепила, то думала, что Серебряное копытце, наверное, порадовался бы, если бы его заметил. И почему-то верилось сильно, что он непременно, непременно моего оленя увидит.
Дома меня не ругали, хотя могли бы. Напротив, накормили горячей рисовой кашей, уложили спать... Но с тех пор я нигде, кроме как во снах, не встречала ни Зевашку, ни Серебряное копытце. И, знаешь, птичий приговор тоже больше ни разу не срабатывал.
Иногда я думаю, что останься я тогда с дедом - жизнь бы моя сложилась по-другому. Зато я нахохлилась, повзрослела, превратилась в строгую даму с двумя детьми-отличниками, с благовоспитанным мужем и бабочкой в волосах. Каждое воскресенье исправно хожу в церковь, раз в месяц-в два ездим семьёй в лес на шашлыки, в остальное время учу сорванцов арифметике и письму, хозяйничаю, целую ребятишек в лоб, мужа в губы, варю кофе. Вкусный, крепкий. Под него, знаешь, мечтать хорошо. А иногда даже кажется, что сейчас вдруг распахнётся окно, в него просунется лохматая голова Зевашки, и он позовёт чай пить, как когда-то...
- И что, пойдёшь? - спрашиваю я осторожно, исподтишка.
- Не знаю, Милка. Куда мне теперь. Стара я стала для глупостей...
Я приглаживаю волосы, едва сдерживая подкатившее к глотке негодование, запиваю его отменным кофе и продолжаю:
- Ну в детстве ведь тебе не казалось глупостью. Признайся, ведь ты наверняка мечтала и о новой метели, и о новой волшебной встрече. Ты, небось, даже семью готова была оставить, лишь бы попить чай в той избушке.
- Может, и так, милая. Только что с того? Несколько лет подряд я выходила в лес, жадно желая его встретить. Я не видела ничего кругом себя, не слышала. И не могла понять, почему встречи не выходит. Окрестные мальчишки и девчонки порой с таинственным видом рассказывали о случавшихся с ними чудесах. Бывает, сядут на брёвнышко в окружении десятков любопытных глаз, которые так и следят заворожённо за каждым вылетающим словом, вдохнут глубоко и начнут плести истории. Добрые, волшебные.
Я же весь покой свой тогда растеряла, всю радость. Плакала чуть не каждую ночь, света впереди не видела. Всё казалось мне, что ошиблась я тогда фатально, отказавшись от гостеприимства, и только несколько лет назад я наконец осознала, что ошибка моя заключалась вовсе не в этом и что в любой момент я могла её исправить. Просто в отчаянии своём не понимала, как.
- А что... - спросила я тихо и, пожалуй, сочувственно, - ты с тех пор никому о своём приключении не рассказывала?
- А кому, родная? Поначалу некому было, а затем уж и незачем.
Марьяна Алексеевна утомлённо вздохнула. Я смущённо принялась что-то растирать на себе, пытаясь подобрать нужные слова... Но они не подбирались. Да и как расскажешь о том, что моя мама и была той самой учительницей, что, отправившись прогуляться, она наткнулась на снежного оленя и почему-то принялась петь ему колыбельную. На звук той колыбельной прискакал Серебряное копытце, остановился резко и потом долго катал маму по лесу. И после они много раз встречались и с ним, и со стариком, и пили смородиновый чай в ледяной избушке, и смеялись. И всякое чаепитие вспоминали об отважной девочке, не испугавшейся страшной метели, но не умевшей справиться с собой...
От Марьяны Алексеевны я возвращалась вечером в метель. Женщина укутала меня в вязаный шарф и рукавички, обняла на прощанье, но когда я уже отошла шагов на 20, выкрикнула молодым и как будто озорным голосом: "Погоди-ка, я провожу!" Я остановилась охотно, и мы пошли вместе.
Наши деревни разделяло огромное снежное поле. Стоило нам добрести до середины, как резко подул сильный ветер, опрокинул капюшон мне на лицо... Когда я из него выбралась, то так и замерла на месте: метрах в 100 от нас стоял Серебряное копытце и ласково улыбался. А Марьяна Алексеевна со слезами счастья на глазах махала ему и радовалась, радовалась, радовалась...
Хороший выдался вечер!

@темы: картинки у меня в голове

---

Шут

а1

а2

а3

а4

а5

Король

б1

б2

б3

б4

б5

б6

Солнце

в1

в2

в3

Подосиновик

г1

г2

г3

"Дорогой друг!" - начал король очередное мысленное письмо. Воображаемая чернильница чуть заметно вздрогнула, завалилась на левый бок и покатилась к краю аккуратного ночного столика. Люрмон прижал её своей огромной ладонью, даже не поглядев в её сторону.
В каждом движении короля проскальзывала виноватость - но одновременно и твёрдость. Он стоял, нахмурившись, направив взгляд в одну точку и словно бы ничего не видя и не слыша вокруг себя.
"Помощь, на которую я рассчитывал, не изволила объявиться. На мне по-прежнему лежит ответственность за жизнь маленькой девочки, а теперь ещё и за подосиновика. Этот подосиновик, - в этом месте король как будто даже улыбнулся и расправил плечи, - преуморительнейшее существо. Он может убираться в свою шляпку как в санки-ватрушку и катиться по любой поверхности словно шарик для игры в гольф. А может, с ехидцей развалившись там, где ему заблагорассудится, рассказывать про устройство ушной раковины. Впрочем, да, о чём это я..." - опомнился вдруг Люрмон, и две мрачные змейки проползли по его щекам.
"Ася говорит, что рано или поздно всё наладится, и мы выберемся из этого лабиринта. А потом неизменно добавляет - со своей коронной хитрющей улыбкой - пляшущим солнечным зайчиком, - будто и сейчас всё хорошо. А я, - рванулся было тяжело вздохнуть король, но усилием воли сдержал порыв, - признаться, никак не пойму, о чём она толкует. Что может она находить радостного в том, чтобы кувыркаться в необъятной спирали, вдали от дома и друзей, да ещё и после несносного в своей галантности подосиновика. Который - ты только вообрази себе это! - как_бы_между_делом поведал нам, что наше теперешнее пристанище перемещается по какому-то лесу!!"
Составляя этот фрагмент, Люрмон даже покраснел от переполнявших его эмоций, однако поспешно успокоился и добавил: "Ну т.е. не пойми меня не правильно, дорогой друг. Тут часто задорно и отнюдь не грустно. Ася, например, при каждом удобном случае приглашает нас танцевать. Каких па мы только ни выделываем!.. А пируэты! Ни на одном королевском балу ты ничего подобного не увидишь. Но как ни верти, - обречённо сжал воображаемое перо король, так что оно оцарапало палец и оставило на бумаге изящный кровавый след, - а я старший. А старший должен думать над тем, как нам всем отсюда выбраться, не надеясь на мифического Громозеку, который всех нас отсюда охотно вызволит. Прости, я, наверное, слишком много на тебя залпом вываливаю. Но я знаю, что ты не прочтёшь это письмо, как и все предыдущие. В конце концов, это ведь просто длинная мысль...
Надеюсь, у тебя всё благополучнее, нежели у нас. Побегу. Фокстрот объявили".

Шут резко подскочил на своей жёсткой койке, зажмурился от внезапной острой боли в пояснице, распахнул глаза, осторожно оглянулся. Та же крошечная каюта, тот же бесстрашно управляющий воздушным судном капитан, малышка - сидит, задумавшись, и составляет картину из песка, Солнце - дремлет, раскинув руки. Что это было? Так достоверно, отчётливо, ярко. И снова, снова..
- Иверкий, тебя что-то беспокоит? - Девочка подошла неслышно и внимательно посмотрела шуту в глаза.
Тот инстинктивно сжал кулаки - раз, второй, третий, - и тихо признался:
- Да.
- Ну так что же? - добродушно поинтересовалась малышка, легко повернувшись вокруг своей оси. Казалось, что она смеётся, хотя на крошечном личике не дёргался ни один мускул.
- Я знаю, где он, - мрачно протянул шут.
Девочка нахмурилась.
- Это хорошо. Не откладывая свяжемся с капитаном. Только прежде ответь мне, пожалуйста: "А он знает, что ты знаешь"?
Иверкий загадочно улыбнулся одними глазами:
- Вроде, нет.
- Ну?.. - брови девочки вопросительно-требовательно поползли вверх. Прислонившись к гладкому изумрудному камню и уперев руки в боки, малышка строго смотрела на шута.
- Хорошо, я попробую... - смущённо выдохнул Иверкий и прокричал:
- Люрмон, ты можешь ещё пару минут не бросать перо? Не знаю, представить себя мушкетёром и танцевать с ним? Надо очень.
- Вот леший!.. - пробормотала девочка, увлекая воодушевлённо мечтательного Иверкия за собой на капитанский мостик.

На другом конце провода Люрмон поскользнулся на ровном месте, упал, но тут же встал, улыбнулся, отвесил поклон, всем своим видом показывая: так и было задумано.
Ася незаметно покосилась на короля, молниеносно отвела взгляд и подмигнула подосиновику: сказка начинает сбываться!

@темы: картинки у меня в голове

---

- У меня закончились чернила! - с неподдельным возмущением прокричала худенькая, растрепанная Лорка, опустив нос в чашку с малиновым чаем.
Бабушка Сова, тихо шелестя перьями, прошествовала к столу, встряхнула чернильницу и заполнила её до краёв густым тёмно-синим раствором.
- Так лучше? - подчёркнуто-аристократичным голосом поинтересовалась она.
- Да, да, да! - восторженно прокричала Лорка, не уловив иронии.
- Ну и славно, - констатировала бабушка и удалилась, сметая пыль с ковровой дорожки пышным бурым хвостом.
Лорка вцепилась в перо и принялась строчить. Быстро, увлеченно, рьяно.
Но в тот момент, когда принц Арес был готов подарить Пегаса своей избраннице, бумага вдруг куда-то поползла из-под прижимавшего её левого локтя.
Девочка недоуменно оглянулась.
Рядом стояла Сова и терпеливо поясняла игрушечному попугаю с кресла-качалки: "Это для растопки".
- Бабушка! - глаза Лорки гневно запылали. - Я хочу докончить свой рассказ!
- В самом деле, Лань (Ланью девочку называли в кругу семьи)? - выжидательно прищурившись, уточнила птица. - А зачем тебе его до-канчивать?
- Мне нужно, чтобы принц женился на принцессе, у них родились бы славные близнецы и...
- ... и они жили бы долго и счастливо и умерли в один день?
- Да! - зарделась Лорка.
- Хм, Лань, - усмехнулась Сова ласково. - А зачем тебе такая сказка?
- В смысле? - передёрнула плечами девочка.
- Ну, для чего-то ты её пишешь?
- Конечно! - выпалила Лорка. - Мне нравится представлять себя принцессой, в которую влюблён красавец-принц, но которая, однако, не принимает его ухаживаний, потому что тайно любит другого.
Бабушка улыбнулась, пригладила чёлку внучки, протянула:
- Ну и представляй на здоровье. Писать-то об этом зачем?
- Ну а как не писать, бабушка? - принялась объясять девочка. - Когда я описываю своих героев, я лучше себе представляю и замок, и пруд с уточками, и кольцо с топазом. Я окунаюсь в этот мир, я считываю чувства Мэри и Эйна, я могу...
- ... контролировать их? Тогда как в жизни не только контролировать их не можешь, но и не имеешь, не так ли?
- Бабушка! - гневно топнула ножкой в желтом чулочке Лорка. Ставень протяжно скрипнул, словно соглашаясь.
- Что, Лань? Или я не права? - склонив голову набок, поинтересовалась Сова.
- Конечно, нет! Я столько, столько всего могу начувствовать!..
- Что аж принцы каждый день толпятся у дверей? - закончила бабушка с ехидцей.
- Да нет, они просто, видимо...
- Все в крестовые походы отправились? Разом?
- Например... - вконец растерялась девочка.
- Лань, я не знаю, что ты там себе думаешь. Но, надеюсь, понимаешь, что ждать - это работа, а не лень.
- Так я...
- А ты страсти свои ублажаешь, родная. А добрым людям потом по ночам высветлять плоды твоих "творений".
- Это ты-то добрый человек?! - не выдержала Лорка.
Но Сова не ответила и молча удалилась в свою комнату.
... Девочка с досадой отбросила перо и принялась нарезать круги по гостиной.
Может, и правда она чересчур увлеклась воображаемыми мирами и почти забыла о реальном?..

@темы: картинки у меня в голове

---

Каждую ночь Лорке снилось огромное скрипучее колесо. Она стояла возле него, запрокинув голову в звёздное небо, и наблюдала, как медленно и неохотно механизм приводился в движение крошечными человечками. Снизу казалось, что человечки эти в разноцветных ночных колпаках, что их бороды достают до пят, а на обшлаге у каждого блистает галлеон. Впрочем, мало ли что ей казалось.
Иногда прицельно на Лоркин нос падали холодные дождевые капли, но эта малоприятность не отрывала девочку от зрелища. Лорка который сон подряд хотела узнать, что же и почему там происходит, вот только было не у кого.
- Здравствуй, Лорка! - прокричала прямо в ухо девочке огромная ворона, бесцеремонно усевшись на её оголенное правое плечо. Лорка попыталась была спихнуть внезапную гостью, но та только крепче впилась в почти прозрачную кожу.
- Хм... - выдавила Лорка чуть не с вызовом. - Ну здравствуй, коли тебе так хочется.
Ворона расхохоталась. Обычная серая ворона, в обязанности которой входит: каркать, задирать котов, отнимать еду у уток и чаек, говорить ехидное "здрасьте!" пугалам, пародировать особо выдающихся человеческих особей - вдруг за-хо-хо-та-ла!
Девочка повернула голову чуть не на 90 градусов, посмотрела в жёлтые глаза хохотушки и с подчёркнутым возмущением пожала плечами.
От неожиданности ворона чуть не упала и ожесточенно захлопала крыльями, удерживая равновесие.
Лорка бросила на неё сердитый взгляд. "Будешь знать, будешь знать, будешь знать!" - казалось, тыкала в ворону пальцем каждая Лоркина мышца.
- Ну хорошо, Лорка с характером, я так и быть объясню тебе, что я нашла в тебе смешного, - напыщенно бросила пернатая гостья.
- Ну вот ещё! - возвразила девочка. - Больно нужны мне твои объяснения. Нравится - смейся.
- Ну ты, однако, крепка... - тихо пробурчала ворона. - А если я скажу тебе, что всё знаю про это колесо и могла бы рассказать при условии...
- Всё? Вот как? - бровь Лорки иронично поползла вверх. - Всего даже сотворивший его не знает, я думаю. Тем паче обычная серая ворона!
Птица всерьёз оскорбилась и пребольно клюнула Лорку за шею. Однако та лишь заметно вздрогнула, усилием воли удержав слёзы.
- Ну и? - протянула она и вдруг взглянула на ощетинившуюся ворону такими добрыми глазами, что та невольно отвернулась.
- Мне не стыдно, мне не стыдно, - бормотала она про себя, но уж больно неуверенно. И уже мягче добавила вслух: - Так рассказать то, что знаю?
Лорка улыбнулась.
- Просто так или за сердце Кощея?
- Какое сердце? Какого кащея? - растерялась было ворона. - А, ну да, сказки... Да просто так уже. Надо?
Подчёркнуто равнодушно взмахнув хвостиками, Лорка ответила:
- Давай.
Почистив крылышки и напыжившись, ворона протянула торжественно:
- Как утверждают местные летописцы, колесо это очень древнее. Не с начала времён, конечно, существует, но довольно давно. И вот видишь, как тяжело вращается? Сколько гномов нужно только для одного такого колеса? А таких колёс в мире по числу людей. Мне даже порой становится жалко этих тружеников бескорыстных. Еду им ношу, бывает. Да разве на всех насобираешь?
- Погоди-погоди, - нахмурилась Лорка. - Выходит, у каждого человека в мире своё колесо есть?
- Ну да.
- А зачем оно ему?
- Пффф... - выдохнула ворона нетерпеливо. - Ну почём мне знать, я же не человек. Но говорят, мол, в колесе жизнь людская зашифрована. Покуда колесо вертится, жив человек. Стоит ему перестать вертеться - и тот из мира исчезает.
- Но это же какой-то бред! - воскликнула Лорка. - Это что же выходит? Жизнь человека зависит от усердия отдельно взятых гномов? Им что, золота наобещаны вагоны? Почему они его крутят?
- Ну ты забавная, - добродушно улыбнулась ворона. - Никто им ничего не обещал, ясное дело. А не вертеть они не могут. Они вместе с колёсами этими рождаются.
- И вот так, пока не выдохнутся, вертят?.. - чуть не плача, спросила Лорка и сжала кулачки. - А если я не хочу? Если...
- Да ты жалостливая, оказывается, - рассмеялась птица. - Но не переживай так: если не хочешь, можешь покрутить вместо них. А они по подземельям разбегутся.
- Как это? - заинтересовалась девочка.
- А вот так это. Коль скоро ты можешь их видеть, ты можешь и колесо сама вертеть. По своей воле - или как это у вас называется? Но помни: оно тяжёлое. А останавливаться, раскаиваться, кричать: "Верните мне моих гномов!" - нельзя. Ну что, согласна?
- Ты провокатор, ворона, - устало огрызнулась Лорка.
- Тем и существую, мадам.
- Согласна я, да. Что нужно делать? - резко оборвала девочка.
- Глаза не закрывать и не орать: мне от ваших криков уши закладывает.
И Лорка вдруг взмыла в воздух и полетела бок о бок с птицей.
... Что было потом, она не помнила: проснулась. Но с тех пор страшное колесо не снилось ей ни разу.
Правда, отныне, что Лорка ни делает, она словно бы вращает огромный механизм. Тот угрожающе скрипит, пыхтит, всячески сопротивляется, но-таки поддаётся. Когда дел у Лорки много - крутится легче. Когда слишком много - труднее, почти до слёз.
"Зато я сама!" - восклицает про себя девочка и улыбается в пустоту: всё-таки пока она справляется сама.

@темы: картинки у меня в голове

---

Шут

а1

а2

а3

а4

Король

б1

б2

б3

б4

б5

б6

Солнце

в1

в2

Подосиновик

г1

г2

г3

- Как тебя зовут? - услышало Солнце, протерев глаза после сна. Повертев головой направо-налево, оно обнаружило себя в крошечной светлой каюте, чем-то похожей на пещеру. Дверей в ней не было, поэтому, чуть приподнявшись, можно было разглядеть капитанский мостик и самого капитана, широкую палубу и даже другие каюты.
Рядом с Солнцем стояли маленькая серьёзная девочка и парень в смешном колпаке.
- Меня зовут Солнце, - ответило Солнце и вздохнуло печально. - Мой папа - то большое солнце, что светит вам утром и днём. Я никому не свечу, я слишком маленькое, наверное...
Девочка и парень молча переглянулись.
- Но если ты маленькое, - строго спросила девочка, - почему ты гуляешь одно? Где твой дом?
- Потому что мне надоело быть никому не нужным! Знаешь, что такое быть солнцем? - вспылило светило. - Это вставать до рассвета и ложиться почти с закатом. Завтракаешь - и восходишь. Заходишь - и поспеваешь к ужину. Можно книжку почитать перед сном, можно с мамой поговорить, только недолго, иначе не выспишься. А всё зачем? Ни-за-чем, понимаешь? По-настоящему светит папа, а ты просто выходишь на работу... Мне надоело жить бессмысленно, быть никем. Вот я и ушло. Где мой дом, я не помню. Где-то...
- Хм... - протянула девочка. - Да ты и правда маленькое.
- Почему? - глаза у Солнца запылали. - Потому что ушло и никому ничего не сказало? Всего только записку оставило?
- Нет, конечно, - улыбнулась малышка. - Потому что ты не думаешь совсем. Где ты потом дом свой искать будешь?
Солнце нахмурилось:
- Мне папа его осветит.
- Ну вот видишь, - вздохнула девочка. - Ты ждёшь, что тебе помогут. Значит, как-то не по-настоящему уходишь. Убегаешь вникуда, оставляя за собой мосты. Так было бы нечестно, считай ты себя взрослым.
Солнце сжало себя за плечи ладошками, опустило голову:
- А как честно? Как по-взрослому?
- Хмм... - протянула малышка. - Честно - это как Иверкий. Он всё сделал так, как сделало ты. Но не надеялся ни на кого, кроме самого себя. Если я его спрошу, где его дом, он, наверное, тоже не будет знать. Но скажет: "Я его найду, что бы ни случилось". И найдёт ведь.
- А... Ну и что же мне делать? - надулось Солнце. - Попросить папу вернуть меня домой - и снова, снова, снова?..
- Да нет же, - улыбнулась девочка. - Становиться взрослым.
Солнце перевело на неё изумлённый взгляд. Вроде, разумная, вроде, всерьёз...
- Вот, кстати, - вставил Иверкий, - нам сейчас очень нужна твоя помощь. Но помощь взрослого, отвечающего за свои поступки Солнца. Ты как, поможешь?
"Неужели они правда не шутят?.. Так ведь не бывает! Но можно придумать!"
- Я очень постараюсь... - вздохнуло Солнце и улыбнулось. - Что от меня требуется?
И друзья, задорно перебивая друг друга, принялись объяснять Солнцу детали своего плана.

@темы: картинки у меня в голове

---

Всё собрала и организовала заново.
Работает!)

Шут

1а

2а

3а

4а

Король

1б

2б

3б

4б

5б

Солнце

1в

2в

Подосиновик

1г

2г

Йонке казалось, что мир теряет свои границы.
Сворачивая в тот или иной коридор, гриб шёл по нему какое-то время, любуясь мимотекущими пейзажами.
Это мог быть приятный летний день, когда чайки летают низко-низко, слегка штормит, а чьи-то ещё влажные следы на песке бережно заметает.
Это могло быть сердце шторма - когда ты вдруг отважный буревестник, который парит над волнами, не пугаясь ни угрожающих раскатов, ни молний; под тобой гремит извергающая саму себя бездна, и почему-то отчётливо пахнет землёй.
А мог быть рассвет в горах, когда просыпаешься, и весь небосвод можно охватить взором; в каждую последующую секунду на небе что-то неуловимо (или же вполне уловимо) меняется, так, словно перед тобой не единая картина, а кадры из диафильма.
Но как только Йонка начинал верить в реальность происходящего, изображение мигом разлеталось на мелкие фрагменты, и он находил себя где-то, представлявшем собой пульсирующую разноцветную сферу с центром-улиткой; а уже через пару секунд оказывался в новой картинке.

Сначала подосиновик не придавал этому значения: ведь сколько новых впечатлений он получил!
Продолжая оставаться грибом за пределами сферы, разве смог бы он посетить морской берег, радугу, побывать у кратера извергающегося вулкана?
Разве смог бы он почувствовать себя вольной птицей, диким зверем, почти_человеческим существом?
Но чем глубже Йонка в это погружался, тем сильнее его опутывал страх. Он ощущал, что не может свободно выбирать, куда направить следующий шаг.
И в то же время все эти многообразные впечатления словно бы оказывались чем-то внешним, не задевающим сути. Как если бы он продолжал расти в своем болоте, общаться с братьями-сёстрами и грезить наяву.
Да, он многое бы мог нафантазировать, но если бы нашёл в себе смелость вглядеться в эти фантазии, то увидел бы пепел. Или пустоту. Или домик из спичек, который случайно задели рукавом.

От осознания этого становилось жутко.
Не хотелось кричать, но хотелось зажать уши, зажмуриться и проснуться где-то не здесь.
Там, где каждый день - это борьба, выматывающая, вынуждающая до крови закусывать губы и двигаться вперёд.
Ведь если с тебя стекает пот - это реально, если ты не спишь от боли, но не даёшь ей играть по своим правилам - тоже.

Наконец подосиновик не выдержал.
- Я так больше не хочу! - воскликнул он, обнаружив себя в пустыне, усыпанной иссиня-алыми маками. - Должен быть ключ! А если его нет, я его сам придумаю! Я...
- Да что ж ты так кричишь, миленький?.. - осторожно спросила Ася, поглаживая гриб по пылающей шляпке.
Йонка поднял глаза, огляделся.
Со всех сторон его окружала враждебная сфера, над ним же склонились два тихих человеческих существа.
Проворчав что-то невразумительное, подосиновик добавил:
- Меня зовут Йонка. А вы кто?
- Я Ася, а это Люрмон. Он король. Верно, ты тоже ищешь выход из этого лабиринта?
Гриб вздохнул устало, тяжело и кивнул.
Ася улыбнулась.
- Тогда давай искать его вместе. Но сначала потанцуем! Этак веселей.
И, подхватив упирающегося Йонку за алую шляпку, девочка закружилась быстро-быстро.
В такт ей задорно притоптывал король.

@темы: картинки у меня в голове

---

По изнанке дорог, в кулачок собирая вечность,
Мчится кем-то давно позабытый бог.
Если знаешь про мужество, честь, сердечность,
Значит, верно, ты вспомнишь, как о порог
Пару столетий назад, а может, и все 15
Вдруг постучал рукоятью тупого меча
Древний старик. Он научил ребят улыбаться,
Он идеалом тебе показался на миг.
- Мил человек! Отчего-то штормит твоя печка.
- Знаю, любезный. Я как-то уже пообвык.
- Дай-ка поправлю. - И вот полноводная речка,
Тихо сияя, сквозь копоть и дым бежит.
- А отчего так протяжно скрипит половица?
- Друг говорит: "То посудой гремит домовой".
- И потому всем вам по полночи не спится?
Пара щелчков - и затерян тщедушный вой.
Может быть, помнишь, как дедушка бережно всё наладил
И у тебя, и в десятке окрестных домов.
И как потом каждый его в путь-дорогу спровадил,
Остерегая от диких зверей, непогод, комаров.
Он по-отечески всем вам тогда улыбнулся
И зашагал прямиком в мутно-синюю мглу.
Всяк поглядел ему вслед, на каблуках развернулся
И... позабыл, как сидя в потёртом углу,
Дед лишь одно наставление всем вам оставил.
"Добрым! Ко всякому добрым, друг, будь!"
Ты же - как каждый - огромные крылья расправил,
Резко взмыл в небо и оказался не где-нибудь,
А на обочине жаром манящего Солнца,
Что подпалило в мгновенье твой перьевой наряд...
Вновь по ночам от скрипа тебе не спится.
Вновь в дымоходе волны про боль кричат.
- Вспомнил? - Куда там! - А всё-таки постарайся.
Чтобы сквозь бури бредущий давно позабытый бог
Смог бы кому-то сказать: "Не грусти! Попытайся!" -
Вырвавшись - пусть на мгновенье - с изнанки суровых дорог.

@темы: рифмой из-под рёбер, картинки у меня в голове

---

... А он поёт о чуде.
Сквозь войны, нищету, потери, бред.
Не усомнившись ни на миг в Иуде.
Не слушая про подлость, злобу, вред.
Он... знает. Пожалуй, что и слишком знает,
В безмолвии неся свой одичалый крест.
Но каждый, кто, казалось, пропадает,
Побыв с ним рядом, обретёт ответ.
О чём он говорит? Всегда о разном.
О кличке Шарик, о трагедии "Макбет".
С сапожником о вкусе сигарет,
С чванливой дамой - об интимном, тайном.
С ним побеседовать бегут убийцы,
Монахи, боги, колдуны, врачи.
Все те, кому от гнойных ран не спится.
Все утерявшие в миру ключи.
Минута, две - и человек в экстазе
Готов вещать про смысл бытия.
Он не забыл, он вдруг проснулся в фазе:
"Ничто не кончено. Не безнадёжно. Я
Смогу. Я обрету решенье.
И вновь вернусь на осознанья путь".
... А тот чего? Плеснёт себе варенья,
Хлебнёт пуэра и прозреет суть.

@темы: рифмой из-под рёбер, картинки у меня в голове